Петербург и люди

«Говорят, артист должен быть всегда голодным и немножко несчастливым, чтобы было про что играть. Я желаю себе счастливого исключения» — интервью с актрисой Дарьей Емельяновой

Глав. редактор: Синикова Яна
Редактор: Фролова Соня
Фото: Алексей Макарочкин
Время для чтения: 5 минут
Дарья Емельянова — ведущая актриса театра «Красный факел», лауреат Национальной театральной премии «Золотая Маска» в составе творческой группы спектакля «Три сестры», многократный номинант на премию в индивидуальных категориях, лауреат премии НО СТД РФ «Парадиз» за роль Маши в спектакле «Три сестры» по пьесе А. Чехова.

Дарья Емельянова в коридоре БДТ перед спектаклем Красного факела «Ромео и Джульетта», где играет маму главной героини/ Фото: медиа БАЛАГАН, Алексей Макарочкин

— Как вы связали свою жизнь с актерским искусством?
— Всё получилось спонтанно. Сейчас понимаю, что в подростковом возрасте мне было достаточно сложно самовыражаться. И я искала выход и спасение. Есть мнение, что артисты ‒ люди раскрепощенные, свободные: и свадьбу проведут, и тут же глубокий монолог расскажут. На самом деле это не так. Мы часто закомплексованные, тревожные и неуверенные в себе люди, считающие складки на животе. 
Я случайно попала в театральную студию к хорошему педагогу, который переключил моё внимание с комплексов на другие задачи. У подростка появилась безопасная зона для самовыражения. О большем не мечталось.
Когда училась в Новосибирском театральном училище, мои однокурсники посылали в театры видеокассеты со своими студенческими работами, списывались с режиссерскими составами в разных городах, а я вновь бездействовала. Не предполагала, что так можно, нужно. Представляете? Я была человеком, абсолютно лишенным амбиций: учила монологи, плакала в ролях, влюблялась в однокурсников и так далее. О продолжении карьеры не помышляла. По итогу меня позвали в один единственный театр — «Красный факел». Режиссер забавно определил: «Я вас взял потому, что вы выразительно стояли у стены. Как вы роль играли, даже разбирать не буду. Это — безобразие. Но как-то так стояли, как-то так смотрели, как-то так слушали…»
Сейчас наблюдаю, как набирают к нам в театр, и понимаю, что мне безусловно повезло! Судьба, провидение, временное помутнение главного режиссера, ведь на тот момент, кроме юности у меня ничего не было, я плыла по течению. Мне как будто авансом подарили возможность быть причастной к профессии, к этому театру и к этим людям.
— Получается, ваш большой опыт пришел благодаря работе в театре?
— Безусловно, но я бы отметила, что с каждой ролью тремор не убавляется. Первая мысль: «Господи, кто этот человек, как мне его формулировать, структурировать?»  Каждый раз напоминаю себе, что это — этапы, и надо их все поступательно пройти. И актерскую интуицию никто не отменял, как выяснилось.
Помню момент: первый год работы в театре, одна из первых читок. Прочитала роль, «как чувствовала». И, когда уже спектакль был поставлен и сыгран несколько раз, мы вернулись к моему самому первому прочтению, хотя все это время пытались его переделать. Я к тому, что предощущение есть, но только на него полагаться не стоит, конечно. Профессия — это про стабильность, осознанность, про «школу».
Опыт тоже имеет место быть: наращиваем, закрепляем, управляем эмоциями, чувствуем сверхзадачу, не уезжаем домой по скорой от нервного потрясения.
— Вы контролируете свои эмоции с целью сохранить свою личность, когда вживаетесь в роль?
— С личностью ничего не случится, если профессионально подходить к вопросу. Используем возможности эмоциональной памяти, включение в сценическую ситуацию «здесь и сейчас».
Изначально профессия манила меня возможностью быть на виду, такое, знаете, всеобщее внимание к твоей персоне. Желательно с нотками обожания. Страдалось прилюдно, громко и наотмашь. С юношеским максимализмом желание «блистать безусловно» ушло. Начинаешь четко разделять себя и героя, делаешь ориентир не на себе, а всё же на общей партитуре. Но болевые темы, откликающиеся моментально, остаются всегда.
У нас в театре есть спектакль «Сын». Мне как матери подростка действительно было страшно погружаться в эту историю с трагическим финалом. Режиссер в самом начале дал установку: «Отстраняемся! Без переносов на себя!» Сознательно формулируем толстокожих родителей, сосредоточенных исключительно на своих проблемах. Сверхзадача спектакля — показать, как делать не надо.
С уточнением фокуса актерского внимания, ты воспринимаешь, проживаешь и действуешь, но переноса в реальность не случается.
— До того, как попали в труппу «Красного факела», были ли вы на спектаклях этого театра
— С этим связана важная история. Будучи ученицами средних классов, мы с подругой случайно оказались на постановке «Красного факела» «Гарольд и Мод». В нем играла великая Анна Яковлевна Покидченко, народная артистка Советского Союза, прима театра со званием «Народное достояние России», почетный житель Новосибирска. Тогда я всего этого не знала и до начала действия охала от театрального убранства. Но когда погасили свет, и на сцену выпорхнула прекрасная девочка… А я абсолютно точно определила народную артистку в свои ровесницы… Моему восхищению не было предела. И захотелось так же парить в воздушных платьях на качелях, и чтобы на меня так же смотрел высокий юноша в длинном плаще и шляпе! Это было восхитительно.
После спектакля мы часа полтора шли домой пешком и молчали. Я спросила подругу: «Лена, что это было? Что с нами только что произошло?» Подруга тоже была под впечатлением и внятно не ответила. А я поняла, что не смогу быть прежней, что-то случилось в моем детском восприятии мира. С этой мыслью, с этим внутренним восторгом я и перешагнула через несколько лет порог «Красного факела». Не могла до конца осознать, что буду работать в этом месте, разговаривать с этими чудесными людьми, — и мне за это ещё будут платить деньги.
С Анной Яковлевной мне повезло поработать в спектакле «Пиковая дама». Я была свидетельницей того, как великая актриса, будучи в почтенном возрасте, не присаживается ни на минутку, чтобы, во-первых, «не расплескать роль», а, во-вторых, потому что придерживается театрального этикета. Для всех объявлялся трехчасовой перерыв, актеры разоблачались, отправлялись передохнуть, а Анна Яковлевна оставалась в своей гримерке в полном облачении — кринолин, рюши, парик — и просила никого не тревожиться.
Не могла себе позволить иначе. Это пример безусловной любви к своей профессии, невозможность расслабиться ни на минуту.
— Какая была ваша первая роль в «Красном факеле»? Помните свои ощущения, когда выходили на сцену в первый раз?
— Одно время всем рассказывала, что моя первая роль — веселый скоморох в детской сказке. Но оказалось, нет. Был еще один «первый» выход — срочный ввод в спектакль «Счастливого Рождества, дядюшка Скрудж!». Но от пережитого ужаса я совершенно его забыла…
Воспоминание пришло сравнительно недавно, как страшный сон. Нужно было заменить артистку и выйти в роли духа Нового года. Полагалось сидеть на декорации и беззаботно болтать ножками, беседуя с главным героем. В темноте кулис на подстраховке с текстом стояла помощник режиссера Людмила Витальевна. Вспоминаю, что одна нога у меня онемела полностью и лишилась возможности беззаботно качаться, а другая так сильно билась пяткой о стену, что сотрясалась вся декорация. Текст я рассказала весь, но про легкость и ребячливость и речи быть не могло… Обморок с открытыми глазами!

Были и другие «первые разы». Помню, например, как попала в спектакль «Кабала святош». В начале репетиций, видимо, делала все настолько ужасно, что режиссёр тактично предложил мне репетировать из зала — понаблюдать, как работают профессионалы. Репетировала таким образом больше месяца. С роли не снимали, но и на сцену не выпускали. За несколько дней до премьеры что-то в режиссерском сознании поменялось, и мне разрешили выйти на прогон без репетиции. То ли для очистки совести, то ли для окончательной точки в этом вопросе. И случилось по театральным меркам невероятное: актриса без репетиций с испугу-перепугу сыграла все, что нужно, и меня выпустили во второй премьерный день. Но ощущение пресловутого «второго состава» осталось со мной навсегда. Полезный опыт.
— Когда вы ушли от этого чувства?
— Никогда. Оно и по сей день меня регулярно настигает, но сейчас я научилась переплавлять его в энергию, подстегивать себя, чтобы двигаться вперед. Я понимаю, что неуверенность — это прежде всего показатель недоработки: что-то пропустила, где-то не уточнила.
К примеру, я поняла, что сложно учу текст. Тут либо роль плохо разобрана, в смыслах несостыковки, либо надо не 100, а 200 раз повторить. И дело не в плохом авторе, а исключительно в моей недоработке. Пытаю режиссера, уточняю с партнерами. Словом, переключаю внимание в созидательное русло.
— То есть для вас важны не внешние составляющие, а внутреннее чувство, ощущение, которое мотивирует двигаться вперед и становиться лучше?
— Кто я такая, чтобы не радоваться внешним составляющим успеха? В контексте моей профессии это — новые роли, востребованность. Как без этого? Но держать баланс внешнего и внутреннего — база. Самосовершенствование, саморазвитие — норма в любом деле.
— Можете ли вы вспомнить спектакль на сцене «Красного Факела», когда вам очень понравилась роль?
— Без исключительной заинтересованности, влюбленности в героя роль не сделаешь, — факт. Одна такая абсолютная влюбленность случилась в героиню спектакля, который регулярно подвергался критике и которого уже давно нет в репертуаре театра.

Постановка «Безумный день Фигаро» была для актёров зоной свободы и полного отрыва. Я играла графиню — манерную, жеманную, на первый взгляд недалекую женщину, с перегибом: озадаченную ЗОЖ, увеличением губ, модными штучками и самопроявлением в запрещенных соцсетях. Каюсь, доброго я в ней видела мало. В планах было высмеять и порицать.

Обратилась к обычной актерской практике — сблизиться с прототипом и наблюдать изнутри. Естественно, моё представление о современных чиках вдребезги разбилось о реальность! Как правило, женщины такого типа невероятные трудоголики. Трое детей, забота о здоровье всей семьи, свое дело, по три высших образования, спорт, ЗОЖ, походы к косметологу, режим и т.д. И все это на регулярной основе, чего не скажешь о некоторых актрисах…
За внешним фасадом, на который, безусловно, влияют современные взгляды на красоту (а как без этого?!), скрываются взрослые, сознательные, волевые люди. При этом губы уже можно не качать.
Моя графиня стала удачным комбо внешнего и внутреннего с элементами самоиронии и юмора. Она обожала мужа, разбиралась в семейных проблемах, билась за свое, проживала в танцах на столе личностные кризисы. Мне было интересно помимо авторской истории почувствовать необычную для меня среду, ощутить себя женщиной с другой визуальной эстетикой и, в конце концов, понять, на сколько мы все одинаковые в проживании сердечных драм.
— Вы всегда, когда вживаетесь в роль, изучаете условный типаж? Есть ли какие-то инструменты, с помощью которых вы погружаетесь в героя?
— Не могу сказать, что у меня есть своя авторская методика — все уже прописано великими в учебниках по актерскому мастерству. Есть база актерской школы. Дальше ‒индивидуальная работа с режиссером над ролью. Мне повезло работать с постановщиком, который особенно чутко чувствовал именно мою актерскую природу, точно направлял по пути формирования героя. Если говорить про инструменты, то в работу шло всё, что вдохновляло. Например, для настройки перед спектаклем «Онегин», где я играла Таню Ларину, слушала перед началом Земфиру (прим. редактора: в 2024 году Земфиру включили в реестр иностранных агентов). Как-то ладнее формулировалось нужное состояние — про ромашки, наотмашь, первую любовь и всё могу.
Размышляя над характером героини Ибсена в «Гедде Габлер», режиссёр спектакля просил меня написать, как я обычно начинаю свое утро. Так из своей реальной жизни я принесла привычку молчать и всех недолюбливать первые полчаса после пробуждения. А как вам самотренинги в случайных кафе, когда я с татуировками по всему телу училась не воспринимать удивленные взгляды посетителей, чтобы потом на сцене с каменным лицом и будучи в нижнем белье запивать утренний йогурт водкой? Отрабатывали походку, темп героини, скорость восприятия, говорили про отсутствие лишних жестов. Каждый раз увлекательно и важно!
— Как вы считаете, по какому принципу режиссер дает вам роль?
— Могу ориентироваться только на свои предположения. Режиссеры — существа с другой планеты, они «видят» по-своему. Бывает, так влюбляются в актера, что не видят никого другого для воплощения своих задач. И уже не автор пьесы задает тон, а личные данные артиста в режиссерском видении. Бывает, внешность играет роль, схожесть героев в семейных историях. Бывает, возникает прямая необходимость задействовать того или иного артиста в постановке, чтобы актерский аппарат был в тонусе. Бывает, режиссер «складывает» сценическую пару по внешним и внутренним составляющим. Много нюансов на самом деле. Но все случайности не случайны. Особенные радары у режиссеров.
— Как у них это получается?
— Я не знаю. Мне кажется, что у человека, который выбирает для себя режиссерский путь, особенным образом устроена ДНК. Они другие на клеточном уровне! Регулярные разъезды, огромная ответственность, бессонные ночи, голодные дни, дети растут без отцов, а женам разрешается приезжать только на премьеры. У них всегда хватает сил, чтобы мотивировать актерский и технический состав спектакля. Регулярно совершать режиссерские открытия, формулировать новые сценические проявления в заштампованных актерских аппаратах.
—Что в моменты разочарования дает вам силы двигаться дальше?
— Надо понимать, что любое мое состояние является только частью моей жизни. Однажды я приняла, что, если, например, случилась неудача в какой-то сфере, то это только часть моей жизни, а помимо этого я хорошая мама, дочь, актриса, подруга и так далее. Необходимо в таких ситуациях сместить фокус своего внимания в другую сторону.
Касаемо карьерного пути, решение лично для меня — двигаться поступательно, мелкими шагами, не пугаться всего и сразу. Не все получается с первого раза, зачастую требуется время. И вполне может быть, что роль не случится по разным причинам. Говорят, артист должен быть всегда голодным и немножко несчастливым, чтобы было про что играть. Я желаю себе счастливого исключения. Со всей силы работаю над грамотным совмещением. С азартом включаюсь, отдаюсь полностью, но хочу иметь возможность регулярно обнимать любимых и готовить для них борщ. В конце концов, театр — только часть моей жизни, пусть и безусловно любимая.
— Вы в театре более двадцати лет. Что для вас значит «Красный факел»?
— Для меня это не храм и не дом. Прежде всего, это моя работа, зона самореализации, развития, роста, возможность экспериментировать и пробовать себя на твердость. Уважаю наш театр, бесконечно люблю и ценю его, но все же я с ним и вне его.
Когда-то было ощущение, что сила «Факела» в стабильности, неизменности. И всегда будет так, как сейчас: люди, спектакли, обстоятельства. А потом все поменялось. Время диктует свои правила. Сначала у меня остановилось сердце. Не представляла, как дальше жить. Но оказалось, что жизнь продолжается. Театр был, есть и будет. И, как любой живой организм, способен изменяться, замедляться, развиваться по своим законам и на свое усмотрение. Он вовсе не обязан соответствовать моим представления о стабильности и безопасности. Вопрос исключительно ко мне: готова ли я меняться вместе с ним?
— У вас много номинаций, не было желания переехать в Москву, Петербург, уйти из «Красного факела»?
— Нет, не было. Я задавалась этим вопросом, проверяла себя. Может, я просто боюсь? Но, если уезжать, менять свою жизнь, надо четко понимать, для чего ты это делаешь. Заряженность конкретным режиссером, проектом — да, это решает. Надо ехать и топить. Пока все это случается для меня именно в «Красном факеле».
— То есть вы допускаете такую возможность в будущем?
— Ничего не исключаю. Я меняюсь, развиваюсь, познаю жизнь и открыта к ее предложениям. Мне действительно интересно, что принесет завтрашний день, и я с удовольствием живу день настоящий. С азартом ввязываюсь в новые театральные эксперименты вне родных стен, открываю для себя новые направления в профессии, будь то проведение экскурсий по истории театра, озвучивание аудиокниг, творческие съёмки или другие проекты.
— Как вы считаете, молодые ребята, которые только выпустились из институтов, могут ли построить серьезную карьеру в кино, не уезжая из региона?
— Обязательно надо уезжать и пробовать. Пока горит, пока свобода, надо расширять свои горизонты! Надо с нахальством и бесстрашием заявлять о себе. Не получается — возвращаемся, копим силы и снова в путь. Не надо себя в какие-то рамки загонять.
Будем реалистами, зона воплощения в кино — столицы. Развивай навыки, изучай языки, путешествуй! Вкладывай в себя, пробуй. Я за семимильные шаги в этом смысле. Причем это актуально не только для начинающих специалистов. Время такое: возрастные границы размываются, можно многое себе позволить даже в нашем «возрастном» деле. К тому же есть множество примеров «прорыва» возрастных артистов.
— Вы сейчас находитесь в гастролях, почувствовали ли вы, что публика Петербурга отличается от публики в Новосибирске?
— Конечно. Дома ходит публика, которая уже понимает, когда хлопать и в каких местах вставать. Здесь мы с трепетом выходим на сценическую площадку. С особой осторожностью знакомим новую публику с нашей трактовкой известных сюжетов. Возможно, прозвучит громко, но я настолько верю в качество воплощения привезенных спектаклей, что абсолютно убеждена: отклик будет, диалог случится. Тем более, что мы имеем опыт общения с местной публикой — чуткой, внимательной, насмотренной.
— Вы сказали, что у спектакля «Ромео и Джульетта» есть большая миссия, в чем она заключается?
— Конечно, это громкая формулировка влюбленной в постановку актрисы. Скорее не миссия, а опять же сверхзадача. Когда мы только выпустили этот спектакль, его посмотрел наш главный режиссер Андрей Михайлович Прикотенко и дал неожиданную эмоциональную оценку: «Глядя на вашу работу, мне хотелось так же жить и так же чувствовать, как главные герои». Не бояться любить, иметь твердость идти до конца в своих решениях, не бояться говорить правду, не страшиться жить по сердцу.
— Вы играете мать Джульетты. Достаточно тяжелая эмоционально роль, учитывая, что ваша героиня переживает смерть собственной дочери. Вы сама мать, по-особенному ли чувствуете себя в этой роли?
— Для меня это очень важная роль, наверное, одна из самых важных сейчас. Так сложилось, что у меня у самой непростые отношения с мамой. Так бывает — личная проработка и зона роста для обеих. Эта роль в некотором смысле примерила меня с ней. Благодаря доверию режиссера Марка Букина, у меня есть возможность показать эту героиню ёмко и жизненно, со всеми минусами в недопонимании между родителями и детьми и с безусловной любовью. Для меня эта роль — возможность выразить свою благодарность и любовь к маме.
И важно помнить, что наши родители — дети своих родителей. Всегда есть причина тем или иным проявлениям. С возрастом начинаешь понимать и сводить воедино логику поступков, действий. Собственный опыт материнства учит принимать обе стороны. И дай Бог каждому из нас вовремя прийти к правильным выводам.
— Вы не первый раз бываете в Петербурге. Есть ли у вас в нашем городе любимое место, которое, возможно, вас вдохновляет?
— Действительно, не в первый раз, но я по-прежнему не устаю ему удивляться. Постоянно нахожу для себя что-то новое. Город пульсирует, город меняется, помимо колоссальной исторической базы здесь бушует молодая энергия. Если говорить про место, то это ‒ набережная. Я умиротворяюсь, успокаиваюсь, наблюдая за водной гладью.
Хочется также отметить, что в Петербурге есть много зон, где творческие люди получают возможность проявлять себя. Это очень красиво и важно!
В Санкт-Петербурге сходятся воедино прошлое, настоящее и будущее. Не устаю удивляться, как в таком огромном городе не теряется мощнейший сердечный посыл. Люди решают и определяют.  Здесь особенные ритмы, ноты, вибрации, которые попадают в каждого.

Дарья Емельянова/ Фото: медиа БАЛАГАН, Алексей Макарочкин

Благодарим пиар-агентство PrLook за организацию интервью c Дарьей Емельяновой